Неточные совпадения
На шестой день были назначены губернские выборы. Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие
приехали только к этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за
границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом Государя, шли прения.
— Да он так, ничего, как все, — несколько сконфуженно оглядываясь
на Сергея Ивановича, отвечала Кити. — Так я пошлю за ним. А у нас папа гостит. Он недавно из-за
границы приехал.
— Вот и я, — сказал князь. — Я жил за
границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все Русские так вдруг полюбили братьев Славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад
на меня действует. Но,
приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями Славянами. Вот и Константин.
Весной Елена повезла мужа за
границу, а через семь недель Самгин получил от нее телеграмму: «Антон скончался, хороню здесь». Через несколько дней она
приехала, покрасив волосы
на голове еще более ярко, это совершенно не совпадало с необычным для нее простеньким темным платьем, и Самгин подумал, что именно это раздражало ее. Но оказалось, что французское общество страхования жизни не уплатило ей деньги по полису Прозорова
на ее имя.
Так он очищался и поднимался несколько раз; так это было с ним в первый раз, когда он
приехал на лето к тетушкам. Это было самое живое, восторженное пробуждение. И последствия его продолжались довольно долго. Потом такое же пробуждение было, когда он бросил статскую службу и, желая жертвовать жизнью, поступил во время войны в военную службу. Но тут засорение произошло очень скоро. Потом было пробуждение, когда он вышел в отставку и, уехав за
границу, стал заниматься живописью.
В тридцати верстах от него находилось богатое поместие князя Верейского. Князь долгое время находился в чужих краях, всем имением его управлял отставной майор, и никакого сношения не существовало между Покровским и Арбатовым. Но в конце мая месяца князь возвратился из-за
границы и
приехал в свою деревню, которой отроду еще не видал. Привыкнув к рассеянности, он не мог вынести уединения и
на третий день по своем приезде отправился обедать к Троекурову, с которым был некогда знаком.
Любил рано приходить
на Сухаревку и Владимир Егорович Шмаровин. Он считался знатоком живописи и поповского [Фарфоровый завод Попова.] фарфора. Он покупал иногда серебряные чарочки, из которых мы пили
на его «средах», покупал старинные дешевые медные, бронзовые серьги. Он прекрасно знал старину, и его обмануть было нельзя, хотя подделок фарфора было много, особенно поповского. Делали это за
границей, откуда
приезжали агенты и привозили товар.
Тогда Черняев
приехал в Москву к Хлудову, последний устроил ему и себе в канцелярии генерал-губернатора заграничный паспорт, и
на лихой тройке, никому не говоря ни слова, они вдвоем укатили из Москвы — до
границ еще распоряжение о невыпуске Черняева из России не дошло.
Тогда я еще только
на службу поступал в Мурмос, а Сидор Карпыч с Петром Елисеичем из-за
границы приехали.
Волконский за два дня до приезда моего в Москву уехал за
границу. Путешествие его было самое тяжелое: он трое суток лежал больной в Варшаве, в Берлине столько же и
приехал в Париж с опухшими ногами, с ранами
на ногах. Неленька зовет его
на зиму в Ниццу, где уже Мария Николаевна с Сережей.
— Нет, в Петербурге, она
на днях сюда
приехала; собирается за
границу.
На своих заводах Лаптев всего был раз, десятилетним мальчиком, когда он
приезжал в Россию из-за
границы, где родился, получил воспитание и жил до последнего времени.
В качестве главноуполномоченного от заводовладельца Прейн года через три
приезжал на заводы, проводил здесь лето и уезжал за
границу.
В апреле, совсем неожиданно,
приехал в свою усадьбу местный землевладелец, он же и главный попечитель школы, Андрей Степаныч Аигин. Прибыл он затем, чтобы продать леса и
на вырученные деньги прожить лето за
границей. Операция предстояла несложная, но Аигин предположил пробыть в деревне до мая, с тем чтобы, кстати, учесть управителя, возобновить
на всякий случай связи с местными властями и посмотреть
на школу.
Уже за
границей,
на досуге, выдумают, а домой
приедут, изложат.
Приятели и знакомые недоумевали; но людям вообще не свойственно долго заниматься чужими делами, и когда Санин отправился за
границу — его
на станцию железной дороги
приехал провожать один француз-портной — и то в надежде получить недоплаченный счетец — «pour un saute-en-barque en velours noir, tout à fait chic» [»За матросскую куртку из черного бархата, самую модную» (фр.).].
Так и поехали втроем в дальнюю дорогу… Не стоит описывать, как они переехали через
границу и проехали через немецкую землю; все это не так уж трудно. К тому же, в Пруссии немало встречалось и своих людей, которые могли указать, как и что надо делать дорогой. Довольно будет сказать, что
приехали они в Гамбург и, взявши свои пожитки, отправились, не долго думая, к реке,
на пристань, чтобы там узнать, когда следует ехать дальше.
В сплетне была доля правды. Сделав визит семейству Зиненок, Квашнин стал ежедневно проводить у них вечера. По утрам, около одиннадцати часов, в Шепетовскую экономию
приезжала его прекрасная тройка серых, и кучер неизменно докладывал, что «барин просит барыню и барышень пожаловать к ним
на завтрак». К этим завтракам посторонние не приглашались. Кушанье готовил повар-француз, которого Василий Терентьевич всюду возил за собою в своих частых разъездах, даже и за
границу.
— Ты
приезжай к нам завтра обедать, — говорил он дорогой, держа его под руку, — а
на Пасху поедем вместе за
границу. Тебе необходимо проветриться, а то ты совсем закис.
— Нынешней весной, если только Михайло Борисович не увезет меня за
границу, непременно
приеду к вам в Москву, непременно!.. — заключила она и, желая даже как бы физически поласкать племянника, свою маленькую и сморщенную ручку положила
на его жилистую и покрытую волосами ручищу.
Васса. Ты — слушай! Скажешь ему, что ко мне
приехала из-за
границы Рахиль Топаз, эмигрантка. Он знает — кто это. Он ее арестовывал. И что если нужно снова арестовать ее, так пусть арестуют
на улице, а в мой дом — не приходят. Поняла?
Соня
приехала сейчас же, вызванная телеграммой Семена Ивановича. Меня лечили долго и упорно и продолжают лечить. Соня и Гельфрейх уверены, что я останусь жив. Они хотят везти меня за
границу и надеются
на это путешествие, как
на каменную гору.
Пирамидалов. Конечно, правда.
На днях
приедет из-за
границы жена Всеволода Вячеславича, вот ему и хочется поскорей пристроить Валентину Васильевну.
— Смотри же, ешь больше! будешь есть — и урок будешь знать! А в июне,
на каникулы, — к нам за
границу приезжай!
— Об том-то я и говорю. А впрочем, коли ты за
границу едешь, так меня держись. Если
на себя надеяться будешь — одни извозчики с ума сведут. А я тамошние порядки наизусть знаю. И что где спросить, и где что поесть, и где гривенничек сунуть — всё знаю. Я как
приеду в гостиницу — сейчас
на кухню и повару полтинничек. Всё покажет. Обер-кельнеру тоже сунуть надо — первому за табльдотом подавать будут.
Он желал быть «допущен
на очи» к
приезжим дамам и в витиевато сложенной речи изложил им, что он «раб своей госпожи, бывшей княгини Д*», и был за
границей с покойным князем, и служил «у него при дворе» в Петербурге, а теперь прибыл от своей госпожи, которая «больна мнением»: она уже всю зиму не выходит из одной комнаты… в другую переступить боится… а если переступит, то сейчас забеспокоится и говорит: «Я, верно, что-то забыла!..
С тех пор я более уже не видал Ристори ни в России, ни за
границей вплоть до зимы 1870 года, когда я впервые попал во Флоренцию, во время Франко-прусской войны. Туда
приехала депутация из Испании звать
на престол принца Амедея. В честь испанцев шел спектакль в театре"Николини", и Ристори, уже покинувшая театр, проиграла сцену из"Орлеанской девы"по-испански, чтобы почтить гостей.
В Тульской губернии у близких моих родственников было небольшое имение. Молодежь этой семьи деятельно работала в революции, сыновья и дочери то и дело либо сидели в тюрьмах, либо пребывали в ссылке, либо скрывались за
границей, либо высылались в родное гнездо под гласный надзор полиции. Однажды летом к одной из дочерей
приехала туда погостить Вера Ивановна. Место очень ей понравилось, и она решила тут поселиться. Ей отвели клочок земли
на хуторе, отстоявшем за полторы версты от усадьбы.
Вернувшись из-за
границы, князь поселился в своем великолепном доме
на Тверской улице, куда для совместной с ним жизни
приехала и окончившая курс в Смольном институте в Петербурге его сестра Александра Яковлевна, или, как он ее называл, Alexandrine. У последней было отделенное по завещанию отцом и матерью приданое, состоящее из капиталов и имений в разных губерниях и в общей сложности превышающее миллион.
— Ничего особенного, все, что мы давно ожидали… Он не соглашается
на наш брак. Он говорит, что лучше желает видеть меня в монастыре, в могиле, чем замужем за человеком не нашего, т. е. не его, общества. Он
приехал сегодня к обеду и долго говорил со мной. Я объявила ему, что скорее умру, нежели буду женой другого, я плакала, я умоляла его — он остался непоколебим… и уехал, приказав мне готовиться в отъезд за
границу.
— Много вашего брата, таких голышей-торгашей
приезжает в Голландию, — грубо оборвал его комиссар, — но правительство совсем не желает иметь в стране разных таких бродяг без всяких средств к пропитанию, а потому решило: всякого иностранца, не имеющего при себе ста франков и паспорта, отправлять
на границу ближайшего государства по его выбору… Наводить же разные справки, да делать себе неприятности, оно не желает… А потому я тебя арестую… Сколько у тебя денег?
В конце письма она извещала его, что на-днях
приедет в Петербург из-за
границы.
— Я вперед сказала, — говорила Анна Павловна о Пьере, — я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала
на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только что
приехал из-за
границы, и помните, у меня как-то вечером представлял из себя какого-то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что́ случится.
Опять живу я моего друга Черткова в Московской губернии. Гощу по той же причине, по которой мы съезжались с ним
на границе Орловской и я год тому назад
приезжал в Московскую. Причина та, что черта оседлости для Черткова — весь земной шар, кроме Тульской губернии. Вот я и выезжаю
на разные концы этой губернии, чтобы видеться с ним.